<p>То, что лингвистика не ограничится описанием структуры языка, а перейдет к моделированию его использования, было понятно уже в первой половине ХХ века, когда в рамках одного Пражского лингвистического кружка формулировались основные принципы структурализма Н.С. Трубецким – и в то же время зарождался функциональный подход в работах Р. Якобсона и других. Моделирование речевой активности на первых порах сконцентрировалось на деятельности Говорящего, без чего было невозможно составить адекватные порождающие механизмы ни для машинного перевода, ни для обучения активной речевой деятельности на иностранных языках.</p>

И хотя вопросы деятельности адресата – анализа языковых структур, понимания, воздействия, – возникали параллельно с описанием активной речевой деятельности, долгое время они находились на заднем плане, относимые к использованию языковой системы. Конец ХХ века вывел на передний план задачи, вязанные с анализом деятельности адресата. Это вопросы понимания текстов (например, читабельность сайтов и инструкций), проблемы оценки содержания сообщений с правовой точки зрения и, наконец, различные проблемы формирования у адресата массмедиа новых установок, т.е. речевого воздействия.

Конечно, вопросы речевого воздействия так или иначе возникали и ранее. С одной стороны, многочисленные учебники рекламы и пиар анализировали удачные и неудачные слоганы и тексты (хотя до 70-х годов – без обращения к лингвистической теории). С другой, – появлялись семантические исследования, а затем и исследования медиатекстов, где отмечались и аспекты воздействия (например, работы по вариативной интерпретации действительности).

Так что в целом можно признать, что лингвистика к последней четверти ХХ века была готова к вербализации и формулированию основных способов воздействия сообщения на адресата. И такие работы появились – и у нас, и за рубежом. Однако практически все они страдали двумя недостатками: фрагментарностью, недоучетом многих различных факторов, влияющих на воздействие, и отсутствием верифицируемости, полноты и однозначности понимания.

Книга А.А. Котова не преодолевает фрагментарности исследований факторов воздействия, поскольку в его модели во главу угла ставится только один аспект: использование влияния на эмоциональное состояние для вытеснения рациональной аргументации. Однако такой подход разработан максимально эксплицитно вплоть до компьютерного моделирования и эмоциональной и рациональной аргументации. Выход на него автор производит через теорию сценариев П. Абельсона и Р. Шенка, которая включается в аппарат когнитивного подхода в лингвистике. А.А. Котов дополняет сценарии значительным количеством описаний поведения, основанного на эмоциональной реакции, что тоже можно рассматривать как сценарии – но основанные на эмоциях. Автор называет их «директивные сценарии» и видит в их активизации важнейшую часть речевого воздействия, а в вытеснении ими рациональных сценариев – основу манипуляции в речевой коммуникации.

Большую часть книги составляют рассмотрения тех или иных случаев включения эмоционального компонента в воздействующие тексты. Обилие проанализированного материала служит гарантией выверенности теоретических положений, принятых автором.

В целом книга представляется значительным событием как в когнитивной лингвистике, так и в разработках искусственного интеллекта, а также в собственно лингвистических направлениях – перлокутивной лингвистике (описании инструментария речевого воздействия), теории коннотаций, лингвистики слушающего (понимании сообщения). Главное достоинство – попытка, пусть и за счет упрощения, перевода на научный язык многообразных ипостасей воздействующих свойств языка. При том что именно в данной области обращение к какой-либо формализации (а иногда даже просто систематизации) дается труднее всего.

Проявлением этого достоинства является тот факт, что любой конкретный разбор воздействующего текста в рамках рецензируемой работы, может быть оценен и оспорен в рациональных терминах. Таких спорных моментов можно отметить немало, но вряд ли стоит этим здесь заниматься: любая сложная система демонстрирует пробелы, которые могут быть устранены. И хорошо, что система есть. А вот о том, что следовало бы в большей степени учесть при разработке такой системы, поговорить можно.

Обратимся к такому важному фрагменту вербального манипулирования как имплицитный смысл. Автор считает, что инструментарий сценариев является хорошим средством описания возможных выводов из сказанного, и с этим можно согласиться. Однако степень выводимости нужного говорящему смысла может различаться. А манипулирование во многом, как известно, и заключается в создании условий для подведения адресата к нужному выводу. Следовательно, сценарий – это только основа для описания этого приема манипуляции, а далее необходимо вскрывать механизмы влияния на степень вероятности данной импликатуры, что должно включать представление о вероятности вывода для картины мира адресата, влияние контекста. Последнее в модели А.А. Котова может описываться как актуализация того или иного сценария, что, несомненно, важное достижение. Но хотелось бы, чтобы оно было привязано к конкретным возможностям оценки вероятности импликатур. Аналогичным образом хотелось бы видеть более разработанный инструментарий отражения влияния ассоциаций – для чего в работе имеются определенные предпосылки.

Также хочется обратить внимание на попытки описания иронии в рамках предлагаемой когнитивной модели. Здесь можно отметить немало достижений – как в попытке вскрыть механизм иронической передачи информации при помощи инструментария рациональных сценариев, так и во включении в рассмотрение более тонких вариантов иронии, например, возможности одновременной интерпретации сообщения и в ироническом, и в прямом смысле. Однако очень много тонкостей, связанных с иронической подачей в разных текстах (и культурах), уже описанных как в отечественной, так и в зарубежной лингвистике, автор проигнорировал. В частности, вызывает сожаление невнимание к работам Д. Уилсон, автора (или соавтора) теории релевантности. В целом, как представляется, именно обращение к принципу релевантности, заменившему несколько достаточно условных и неоднозначно понимаемых максим Грайса, фигурирующих в работе А.А. Котова, могло бы сделать трактовку нескольких сценариев более компактной и убедительной.

Список – не замечаний, а скорее, проявлений неудовлетворенности – можно, естественно, расширить. Но если исходить из уже отмеченных выше сложностей описания процесса воздействия, такие претензии будут неизбежны при любой попытке создания модели этого явления. А в работе А.А. Котова представлена большая, более или менее непротиворечивая модель, допускающая верификацию, причем в этой же работе эта верификация и осуществляется. Предложенная автором (вслед за Т. Сломаном) модель сценариев двух типов демонстрирует связь нескольких направлений в лингвистике, и в первую очередь, когнитивного, что делает рецензируемую работу важной составной частью этих направлений. И любые исследования как в когнитивном направлении, так и в перлокутивной лингвистике, психолингвистике, прагматике и ряде других, теперь невозможны без знакомства с работой А.А. Котова.